Время техники

Цивилизации смертны. Век техники – это последнее время цивилизации. Деградирующий человек становится все меньше, и техника начинает казаться настолько большой, что своими возможностями закрывает горизонт.

Техника действительно большая, а человек действительно маленький; но большая техника кажется еще больше, чем она есть. Что вызывает неоправданные ожидания.

Среди этих ожиданий – культ техники. «Будущее – в технике». «Спасение – в технике».

Спасение – в технике?
Но почему, собственно, возникла сама мысль о каком-то спасении? Ведь она есть.

Существует главное насчет техники.
Техника – это средство.
Ставить средство впереди цели – это ставить телегу впереди лошади.
А была ли лошадь?

Была ли цель, ради которой и делалась вся эта техника? Да, был аттрактор – точка притяжения. Техника как средство помогала выигрывать в мире сражающихся наций. Оттого она и развивалась.

Но чтобы развивалась техника, были нужны все более сложные сообщества. Было множество изобретений, опережающих время. Но эти изобретения вошли в практическую жизнь только тогда, когда для них возникли социальные условия. И наоборот, когда социальные условия исчезали, технические достижения утрачивались. Так произошло с большинством технических достижений античности. Например, маленькие сообщества не поддерживали большие структуры – акведуки, канализации или стадионы.

Социальный прогресс всегда идет впереди прогресса технического. Маленькие сообщества не могут делать большую технику.

А впереди прогресса социального идет прогресс гуманитарный. Потому что именно гуманитарное знание задает цели для прогресса социального. И затем социальный прогресс задает цели для прогресса технического.

Культура

Культура – это то, что создано, возделано, что накоплено в наборе признаков, и в этом смысле слово совершенно идентично сельскохозяйственной культуре.

Собственно цивилизационный цикл имеет две стадии – культура и цивилизация. Культура создает человека культуры, потом цивилизацию, а потом цивилизация разрушает человека культуры и культура перестает существовать. Лишенная остатков культуры цивилизация умирает.

Есть виды прогресса: Технический, Социальный, Гуманитарный.

Прогресс есть общее, есть то, что накапливается и остается. В этом процесс прогресса очень схож с процессом роста культуры. Прогресс, как и культура, тоже возделанное и накопленное.

С другой стороны, всё это – «техники». Например, «техника социального управления».

Хитрость развития состоит в том, что все достижения получаются в результате синтеза перечисленных прогрессов. Идти путем всех прогрессов – это и есть гармоничное развитие. Гармоничному развитию противопоставляется негармоничное, или уродливое развитие.

Исторические примеры показывают, что сначала останавливается гуманитарный прогресс, потом социальный, и далее, по логике, должен остановиться технический. Всё это наблюдалось во всех завершенных цивилизациях и было подтверждено на опыте цивилизационной модели (в том числе и в основном Запада) – России. В западной цивилизации остановились гуманитарный прогресс и социальный. В России – еще и технический; в результате России как чего-то отдельного в плане прогресса больше не существует, есть только Запад. И по логике развития, которое и есть деградация, на Западе должен остановиться технический прогресс. Что кажется маловероятным; но только кажется.

Все три вида прогресса имеют один сценарий. Сначала медленный рост с накоплением, потом ускорение, потом триумфальный рост, потом медленный спад, потом разочарование, потом утрата достижений.

Этот сценарий был реализован в больших цивилизационных системах – в Древнем Египте, в Греции-Риме, в Халифате, в Китае, равно в системах меньшего уровня – в Турции, в СССР – везде время техники было последним временем цивилизации.

Все три вида прогресса есть прогрессы средств; а средства принято подчинять целям.

Цели

Как известно, не известно, куда направлен прогресс вообще. Не известно, из какой точки он направлен и в какую финальную точку он должен прийти.

Цель прогресса каждый раз придумывается заново. Причем после того, как говорится о прогрессе.

И каждая из этих целей прогресса не выдерживает критики. Да, конечно, можно измерять прогресс в операциях в секунду. Но это получится какой-то односторонний прогресс. Больше операций в секунду – это лучше, чем меньше операций в секунду. Но это какая-то не та цель. Не гуманитарная и даже не социальная.

Вот, мы сконструировали новый суперпоезд! 400 км в час! Теперь человеку, чтобы добраться до работы, понадобится только доехать на машине до станции, сесть на поезд, а потом на автобусе доехать до работы! Время в пути сократится с двух часов до 1 часа 40 минут!

Идея, что человек может ходить на работу пешком, рассматривается как еретическая. Если убрать машину, поезд и автобус – то это снижение ВВП. Это снижение цифирок, ради которых общество, собственно, и работает. Цифра – это высшая степень формы. Цифра – это символ.

«Знаки и символы управляют миром, а не слово и не закон». (с) Конфуций

Безусловно, Конфуций жил в своё “время техники”. Потому что управляющие силы здоровой культуры – это воля и стремления.

Современная цивилизация – это цивилизация цифры, причем формальной цифры, уже оторвавшейся и от базовых биологических смыслов, и от когда-то полученных, но ныне утраченных гуманитарных смыслов, и пока еще по инерции провозглашаемых социальных смыслов. Цель прогресса нельзя искать в самом прогрессе. Машина должна работать для чего-то, а не потому, что она машина. Цель можно найти только в гуманитарной и социальной областях. В плане прогресса технический прогресс – это надстройка, его базой являются прогрессы гуманитарный и социальный.

Но что тогда цель?

Да, поздняя цивилизация теряет цели везде и во всем, и развивает только средства. Цели относятся к гуманитарному прогрессу, который заканчивается первым и уже закончился.

Да, понятно, что путь к цели проходит на фоне глобальной борьбы за ресурсы, параллельно этой борьбе. Выжить в борьбе – безусловная цель, но цель общая, цель базового и потому низшего порядка.

Да, цель групповая, и группа должна поддерживать количество и качество.
Тогда цель высшего порядка должна способствовать этим целям.

Человеческие популяции вырождаются. Например, в качестве одной из цели можно предложить создание невырождающейся человеческой популяции. Но это слишком далекая цель. Как близкую цель можно предложить только создание национальных культур, имеющих максимальное мировое значение.

И тогда можно сформулировать жестче: задача нации состоит в создании синтетической системы прогресса на базе взаимодействия и взаимопроникновения прогрессов гуманитарного, социального и технического. А для этого нужно свободное развитие каждого как залог свободного развития всех и свобода как средство.

Иначе: нация делает культурный проект. Этот проект – единственное, что поднимает ее над миром сражающихся наций. Для реализации проекта нужны свобода, организованность и средства.

Идея пока следующая: прогрессировать по всем направлениям, и при этом оставаться людьми. У современной цивилизации не получается ни первое, ни второе.

Прогресс – это не линия, не тенденция; это пик на графике. И чтобы этот пик получился, должно несколько меньших пиков совпасть.

Да, хотелось бы чего-то большего. Но это большее может быть замечено только с вершины культуры; если отбросить частное – то, что сами культуры и цивилизации тоже смертны – именно с культурных вершин выпадает возможность попробовать найти их бессмертие. В том числе создание невырождающейся человеческой популяции. Или даже придумать что-нибудь поинтереснее.

Почему?

Почему технический прорыв происходит именно на самом последнем этапе цивилизации, когда уже и человек деградирует до потери изначального человеческого облика?

Потому что по логике далее наступает полный упадок, и социальное уже не может поддерживать техническое. Собственно, дальше разваливается сама цивилизация, а техника может существовать только в пределах цивилизации. Последняя точка – это точка максимального накопления достижений.

Потому что для массовой техники нужна масса. Масса появляется в последние времена цивилизации и собственно массовое общество является последней точкой цивилизации.

Потому что для развития техники нужно именно много узкоспециализированных, что равно полуповрежденных людей. До этого последнего цивилизационного момента таких людей мало, потому что люди еще универсальны и их узкоспециальные качества недостаточны; а после этого момента люди становятся слишком поврежденными, и их общих качеств становится недостаточно для организации технических процессов.

Технический прогресс происходит во все времена культурно-цивилизационного цикла. Но в его последние времена исчезают элементы гуманитарного и социального, оттого остается только техническое, и в результате техническое становится монопольным и единственно хорошо видимым в пустоте. Оттого и возникает чуть ли не религия технического прогресса, который путают с общим прогрессом за отсутствием такового. Потому и «время техники», и «ах! прогресса».

Остановить прогресс невозможно. Он сам производная динамических процессов, и успевает набрать собственную инерцию. Так что только или вверх, или вниз. Возможна только стабилизация на сильно заниженных уровнях; что, впрочем, и есть основной вариант человечества.

В России за последние 20 лет появились интернет и мобильная связь. Да, это большие удобства. Да, это невиданный прогресс. Но в общем, как был мрак вообще, так и остался. Ни одного пункта к человеческому развитию прогресс не добавил. Всё по-прежнему: «Алё! нефти не забудь накачать и картошку посадить!» Добавилось «Алё!»; да и без него, и до него это сделать не забывали.

И главный вопрос: как именно, по каким приоритетным направлениям должен развиваться технический прогресс на пути в никуда?

Люди-винтики

Когда людей мало, человек должен быть всесторонне развитым – он должен выполнять несколько функций. Когда людей много, а в массовом обществе их много, человек становится более эффективным в роли одной функции, доведенной до совершенства. В массовом обществе успешным становится один лучший специалист на фоне неуспешной массы.

Технику создают специалисты, а лучшие специалисты узкоспециализированы. Чем выше специализация и достижения – тем менее человека и больше человья (потребителя, одномерного человека, последнего человека, человека массы, и т.д.).

Достоинство и есть недостаток; это издержки рекомбинации. Борцы сумо быстро не бегают. А успешные специалисты не могут поддерживать социальные системы.

Люди, которые зарабатывают деньги, сохраняют деньги и тратят деньги – даже это подверглось специализации. Финансовые пирамиды показали, что те, кто могут заработать деньги, не могут их сохранить. Те, кто зарабатывают деньги, оказывается, не могут их интересно потратить. Вся унылость современного мира – это результат того, что деньги тратятся на совершенно унылые вещи. Если бы деньги тратились на интересные вещи, мир был бы определенно интереснее. Как минимум, мир бы не был миром унылого вырождения.

В абсолютном большинстве случаев в результате рекомбинации мозга лучший специалист, в том числе по зарабатыванию денег, оказывается ущербным во всем остальном. По максимуму он оказывается той же самой деталью, не применимой ни к чему другому, человьем. Во всех других сферах, кроме своей специальной, это полный ноль, с которым не о чем даже говорить. Ведь говорить можно только на гуманитарные и социальные темы.

И когда успешный специалист окончательно теряет берега реальности и начинает вещать, то его недоумие сразу становится очевидным. «Как же он служил в очистке?» А чтобы душить котов, нужно только уметь хорошо душить котов. Для успеха – лучше всех душить котов. Успех в области А не предполагает успеха в области Б; людям это известно, но почему-то они всё время это забывают.

Феномен ничтожности возникает как знак несоответствия. В плане узкой специализации можно говорить и о несоответствии высокого достигнутого уровня всему остальному в этом человеке, и о несоответствии собственно человеческому стандарту, согласно которому человек должен быть гармонично развитым, а не ограниченным человьем. Конечно, человек не может быть развит во всем, но существует определенный минимальный комплект социальных и общих навыков, при утрате которого можно говорить о несоответствии.

Ничтожность специалиста касается не только технического специалиста. Экономический специалист, административный, политический – все они в равной мере ничтожны. И эта ничтожность, исходящая от специалистов, распространяется на все общество.

Можно выделить два уровня ничтожности; первый – это утрата части человеческих качеств при специализации; второй – окончательная утрата человеческих качеств с утратой специализированных способностей. Последнее свойственно всем видам рантье, в том числе рантье и от власти, и от денег, и от предков – успешных специалистов.

С тем, как люди теряют качество, все их объединения тоже становятся сначала специальными, а потом – узкоспециальными. У здоровых наций есть общество – множество взаимопересекающихся групп, имеющих гуманитарные и социальные, общие интересы; на базе этих групп, например, строятся политические партии. С тем, как человек становится специализированным, человьем, сфера его интересов сужается.

Людям-винтикам, или человьям, незачем встречаться и нечего обсуждать. Но и реликтовые механизмы социальности, и культурная инерция требуют общения. Поэтому, чтобы что-то обсуждать, они выбирают себе роли. Обычно фанатов чего-то.

Есть тенденция к специализации групп. От группы поклонников музыкального направления – к группе поклонников группы, от энтузиастов футбола – к фанатам отдельной команды. В результате эти группы становятся настолько специализированными, что возникает половая дифференциация, возникают группы, интерес в которых ограничен одним полом. В основном группы мальчиковые, девочки создают менее устойчивые группы, девочки хотят приходить в группы мальчиковые, но темы в этих группах для девочек оказываются отталкивающими.

И так везде. Культура – для работников культуры. Музыка – для музыкальных работников.
Философия – для философов. Всё равно даже философы не понимают философии других философов.
Но это же бред. Бред умирающей цивилизации.

Общество – оно общее, оно основано на гуманитарно-социальном, на общении на гуманитарно-социальные темы. Специализированные люди не могут поддерживать эти темы; в результате собственно общество распадается, а без общества нельзя говорить о нации. Но технический прогресс – дело нации, а не племени.

Число интересов каждого человека сокращается сначала до одного, а потом пропадает и последний. Последний цивилизации интерес – это обычно техника. И последний интерес последнего человека – это тоже техника. Средство без цели.

Масса узких специалистов создает технологическое ускорение. Именно масса и именно ускорение. После изобретения транзистора прорывов не было. Был только количественный рост исследований, было ускорение исследований за счет их количества. Да, с одной стороны присутствует технический прогресс. Но в плане прорывов явно присутствует технический регресс. Транзистор доработали напильником. Миллионами напильников. Конечно, хорошо, что появились компьютеры, но они были предопределены. Качество переходит в количество, замечательно. Но на цивилизационном графике появляется точка, с которой начинаются подозрения, что что-то пошло вниз.

Социальное и техническое

Техническое по своему смыслу, с момента создания было создано, чтобы обеспечивать социальное. И в период культурного роста так и происходит. Но в поздней цивилизации техническое проходит положительный пик. «Закрывающих технологий» становится так много, что они закрывают целые пласты не только профессий, но и общественной жизни. Закрывается все, и человек постепенно тоже; закрывается в пустоту.

Техника идет вперед, книгоиздание совершенствуется веками… и… в России пропадают книги. Они становятся слишком дороги. Можно, конечно, читать с экрана, что тоже прогресс… но на экране книга не является событием. Она просто растворяется в массе (да, опять масса!) экранных книг и перестает быть сначала явлением, а потом, лишившись событийности, и собственно книгой. Книга как явление закончилась – это явление общего порядка. Но ведь дальше книга как явление будет утрачена. Останется текст, или узкоспециальный, или неизвестный. В позднем Риме были огромные библиотеки со множеством книг. Но их никто не читал. Книга перестала быть событием. Узкоспециализированному человеку она просто оказалась не видна. Совершенство формы, в данном случае совершенство технологии, как обычно бывает, совпало с деградацией содержания. Книга – это событие общественной жизни. А если нет общества – то нет и общественных событий. Это пример того, как технический прогресс спотыкается вроде бы на ровном месте; на самом деле вследствие социального регресса.

Когда-то рисовали картины. Потом достойные для картин сюжеты куда-то исчезли, стало достаточно фотографии. А потом исчезли достойные сюжеты для фотографии. События мельчают, и их становится все сложнее зафиксировать какими-либо соответствующими средствами. Твиттер – это закономерный результат; 140 букв на всё, поскольку большего числа букв это всё не заслуживает. Потому что ничтожно.

Чем выше уровень искусства, тем сильнее в нем вылезает ничтожность персонажа. Можно, например, нарисовать портрет Шойгу; но что будет в нем выражено? Хромая лошадь, которая сгорела? А портрет Путина будет смехотворен. И чем лучше будут прорисованы лавры покорителя Крыма, тем более смехотворен.

Социальный регресс лишает технический прогресс задач. Маленьким людям не нужны большие проекты. А маленькие проекты не могут подержать технический прогресс.

Внутренняя системность

Любая система имеет внутренний предел. У сложных систем таких пределов много. Изменяясь, системы переходят собственные внутренние пределы и разрушаются. В техносфере есть слабое звено – это человек. И через него техносфера подвержена всем болезням цивилизации. В том числе обычной бюрократической дури, с которой человеку почти невозможно справиться. Бюрократия тоже имеет основной тенденцией именно инерционную, а не коррупционную.

Техника требует управления и регулирования. В том числе управления и регулирования среды, в которой работает техника. Эта среда – люди. Управление и регулирование людей обычно называется социализмом. Больше техники требует больше регулирования. Когда много регулирования – это социализм.

Процессы имеют инерцию. Весь цивилизационный процесс, подчиненный инерции, сам оказывается одним большим ботом. Да, миром правит империя США, а империей управляет инерционный бот.

Управление и регулирование захватывают страны и распространяются на весь мир, создавая единое управляемое и регулируемое социалистическое пространство. Роль техники растет. Техника все больше управляет и регулирует. Но значит, что человек – все меньше.

Большую часть товарной цены техника делает для техники. А поскольку техника накручивает цену, у человека, который оказывается дешевым в отношении этой техники, денег на достижения не хватает. Человек – не только маленький в отношении техники. От еще и оказывается и слишком дешев. Некоторые медицинские операции стоят дороже, чем люди зарабатывают за всю жизнь.

Человек уменьшается, машина увеличивается, и для массы мир начинает выглядеть так, что в результате остается одна громадная машина и отсутствие человека. Человек с айфоном или айфон с человеком? Человека ведь никто не знает, а айфон всем известен. И учитывая, что айфон на 99% – это круто, а человек на 99% – это ничтожно. Вместо айфона можно взять машину побольше – интернет, особенно ботнет, где боты пишут материалы, сами их читают, выдают им рейтинги и выплачивают вознаграждения. Конечно, это крайность, но процессы имеют свойство приходить к естественному пределу, то есть к краю.

Цивилизация – это жизнь во множестве ранее запущенных инерционных процессов. Техника в эти инерционные процессы встраивается. Чем усиливает силу инерции этих процессов. А главный цивилизационный процесс – это накопление структур. Участвуя в накоплении структур, техника работает против свобод. Вместо освобождения труда техника как раз добавляет несвободы труду. Например, капиталы растут в силу инерции процессов, а не благодаря труду. Хорошая и свободная работа – для техники. Человек как толкал тележку на складе, так и толкает. А техника надзирает.

Уменьшившийся человек ничего не может сделать с инерционными процессами, тем более усиленными техникой. И падение цивилизации менее всего зависит от воли человека; к тому же к моменту падения не остается ни воли, ни человека. Цивилизация падает, когда инерция ее развития-деградации, в том числе инерция техники, выводит эту цивилизацию за естественный предел. Ботнет, не только в интернете, а вообще везде, прекрасно справляется без человека; человек выпадает из системы как слабое звено, и взаимодействие выпавшего из системы человека и системы-ботнета как раз и создает киберпанк.

У бота нет самосознания. Он работает, но он не может понять, что он не нужен. А кто в ботнете сидит, кто его технологически поддерживает? Узкоспециализированный специалист. А понимает ли он, зачем весь этот ботнет? Нет, не понимает, потому что он узкоспециализированный специалист.

Система еще работает, когда уровень техники превосходит уровень человека. Система рушится, когда уровень техники настолько отрывается, что с него человека становится невозможно видеть.

Сначала человек делает технику для себя; а в последние времена техника делает для себя человека; уже человек адаптируется к технике, а не наоборот. Техника производит отбор, и люди делятся на тех, кто нужен для обслуживания техники, и тех, кто не нужен. Ненужных становится все больше и больше. Реально выходит так, что чем совершеннее становится техника, тем сильнее становится ее отчуждение от людей. Человек остается где-то между кассовым аппаратом в общепите и домашним игровым компьютером, и к тому же без денег. Такой человек технике оказывается не нужен. А другого человека больше нет. По сути это конфликт несопоставимости элементов системы.

Поздняя цивилизация античеловечна. Техника оказывается на стороне цивилизации. И помогает добить человека. Уменьшение человека как собрания человеческих элементов происходит в цивилизации постоянно. Уменьшение человека в значении перед машиной – это дополнительный процесс уменьшения. Большинство людей становятся ненужными. Они становятся не просто массой, а ненужной массой.

Способности к математике и программированию – это врожденные способности. Но чтобы организовывать математиков и программистов, нужны организаторы. Качество падает, вариабельность растет. Без качества невозможна организация как процесс. Организаторы исчезают первыми. Математики и программисты остаются, но без организаторов сделать ничего не могут.

Человек узкоспециализированный плюс человек ненужный равно массовое общество.

С тем, как население деградирует, из него выпадают люди с особыми возможностями, в том числе именно те уникальные специалисты, которые знали уникальные области техники. В технической карте появляются дыры неизвестного. Но поскольку вся техника в общем системна, в эти технические дыры проваливаются все технические достижения. Римские водопроводный кран, автоматический стреломет и автоматизированная жатка вполне могли сохраниться в средние века – технологический уровень допускал их воспроизводство. Но исчезла сама управляющая система, которая управляла технологической системой – и воспроизводить эти вещи стало невозможно.

Римская система потеряла людей и стала слишком маленькой, чтобы обеспечить взаимодействие всех деталей этих систем – детали перестали друг к другу подходить. А упростившаяся социальная система не могла управлять оставшейся сложной системой технического управления.

Кроме прочего, техническая система цивилизации – это пирамида, причем перевернутая. Достаточно что-то утратить уровнем ниже, как уровни выше начинают осыпаться. Так что заканчивается всегда одинаково – сохранившийся человек, если такой есть, смотрит на технологического монстра, потом берет лопату и идет сажать картошку. Римляне использовали механические жатки. На всех изображениях вплоть до 19 века изображены жнецы с серпами. Технологический монстр большой, и потому работает больше на себя, чем на маленького человека. Потому что у него тоже инерция, как у любого процесса, и он не может остановиться.

Иначе: Построили сверхсложное сооружение из миллионов деталей – техническую цивилизацию. Детали многократно совершенствовались и подгонялись. Так продолжалось много времени. А потом стало непонятно, что собственно дает это самое сверхсложное сооружение; люди изменились, мир изменился, но сооружение не было изменено. И вместо благ сооружение начало выдавать проблемы. Люди стали рассматривать отдельные детали – и люди не понимают, как эти детали работают и для чего они; повторить детали еще некоторое время можно, но понять, для чего они, понять их смысл – уже нельзя. И потому починить сооружение, сделать его полезным, практичным – тоже нельзя, люди уже не те, не соответствуют.

Техника не может спасти человека от его уменьшения, падения, вырождения. То, что уже создано – интернет и социальные сети – это уже доказали. Все средства у человека есть. А самих людей нет, и здесь техника бессильна. Ноль, умноженный на технику, даже на айфон, остается нулем.

После того, как человек исчерпывается, в том числе техникой, технический прогресс уже не к чему применить. Массовое общество – это последнее, за что прогресс цепляется. Реальный его движитель и субъект – нация – к этому моменту уже не существует. Прогресс становится некому оценивать, от прогресса уже ничего не требуется. Потому что некому требовать.